Коновалов Александр Иванович
Ранние стихи
Летописец,
Баллада о крысолове,
Юродивый,
Старый дом,
"Печальный странник",
Поэту Осипу Мандельштаму.
Из последних стихов
Философ и цветок
Ксантиппа и Сократ
ЭТОТ город
Старушка
Встреча выпускников филфака
Л Е Т О П И С Е Ц.
Какая радость жить на хлебе и на квасе,
Жить, радуясь то толщине свечи,
То слову старому, то лику Спаса,
То снам своим о бабе на печи...
Какая радость жить, изо дня в день корпея,
Над шорохом листов вздыхая и пиша...
Какая радость жить, от холода потея,
Над помыслом одним старательно дыша !
Какая радость жить ? А он упорно пишет,
Сидит, кряхтя, - спины не разогнуть !
В соломе мышь шуршит, на воле ветер свищет,
Но жизнь прошла, и поздно отдохнуть.
Слезятся очи, и трясутся плечи,
Плешива голова, и немощна рука.
Да, жизнь прошла, и несказанны речи,
Что в молодости не сорвались с языка.
Крестьянский сын, попавший в обученье...
Завидная судьба - пропасть в монастыре.
И силу рук своих, и разум земледельца,
И молодость свою сложить на алтаре.
Он голодал, и запах хлеба
Бывал пьянящее, чем плоть.
И, временами, видя небо,
Он так хотел желать и мочь.
Но слог суровый и священный
Своим смятеньем и мольбой
Не нарушал, и только стенам
Знать, как он властвовал собой.
И так писал, как будто было
Всё так же, как и до него.
И солнце разу не светило
В его укромное окно.
Пройдут века, и канет в Лету
Всё, чем он жил, о чем писал,
И вряд ли странствовать по свету
Молва пойдет, что он страдал.
Какая ж правота так приковала к лавке,
Какая страсть в терпении его ?
Какая красота в узорчатой заставке,
Какой талант его рукомесло ?!
Волнуется старик, хоть много в жизни слышал.
И много записал событий на веку.
Свеча горит, дымит, а он все пишет, пишет,
Боясь не дописать последнюю строку.
Трещит его свеча: дневной урок свершили,
Пора и на покой, да плеч не разогнуть,
И надо записать про всё, что говорили
Купцы намедни, собираясь в путь...
Успеть бы дописать, а там уж видно будет
Удастся ли уснуть,- богат вестями день !
Почил во Бозе царь, а что же с Русью будет ?..
1975-1976 гг.
БАЛЛАДА О КРЫСОЛОВЕ
(вольный перевод из старонемецкого)
1.
Город изнывал от счастья, заплывая жиром и тоскою,
Но пришло нежданное несчастье раннею весною.
Крысы захватили спящий город, склады, магазины и подвалы.
Скоро для прожорливого вора пищи оказалось мало.
Стали пропадать больные, старики и маленькие дети ...
Через месяц городские мостовые наводнили белые скелеты.
Лишь тогда собрался на совет городской муниципалитет.
2.
Долго размышляли богатеи над грозившей городу бедою,
Спорили, судачили, потели ... Но поднялся старец с бородою.
Оглядел он зоркими глазами медленно стихавшее собранье,
И уста его безжалостно сказали: Нужно откупаться данью !
Вестники собрали населенье поутру у городской ратуши.
Бургомистр сам читал решенье: За грехи наш город крысы душат !
Но получит тот, кто нас спасёт от них сотню гульденов золотых !
3.
Взволновалась чернь цеховская: ведь ещё такого не бывало,
Чтоб казна скупая городская золото на общество давала.
Вдруг на площади произошло смятенье, - рыжий оборванец дерзкий,
Одолев толпы сопротивленье, вышел с речью, медленной и резкой:
"Обещаю всем вам принародно, - не коснётся солнце этой крыши,
Снова станет город ваш свободным, и уйдут отсюда злые крысы !"
4.
В полдень воротился оборванец в город,
взбудораженный надеждой,
Из окна увидел знатный иностранец, как искал он что-то
под одеждой.
Вынул флейту, и полились звуки сквозь подвалы, улицы и крыши,
Подчинясь магической науке, вышли из убежищ злые крысы.
Наблюдали с страхом и восторгом из щелей краснеющие морды,
Как над переулками и торгом озлоблённые теснились орды,
Покидали город лентой зыбкой, тёмной, пропадали
в вечности озёрной.
5.
Снова воротился оборванец в веселящийся и пьяный город,
Но лишь только знатный иностранец стал свидетелем его позора.
Бургомистр, пьяный и безвольный, в настроении, почти хорошем,
Выдал оборванцу недовольно из казны пятнадцать медных грошей.
Но в ответ, - ни слова оборванец, - сосчитал лишь каждую копейку,
И увидел знатный иностранец, как извлек он старенькую флейту.
Ужас стыл на белом и дородном лике иностранца:
Уходили МАЛЬЧИКИ из города за флейтой оборванца !
октябрь 1973.
Ю Р О Д И В Ы Й
Народ безмолвствует. Венчаются на царство
Всё новые и новые цари.
Народ безмолвствует, холопствует боярство,
Боярствуют вчерашние псари.
Колокола плывут и юбилеят,
Стрельцов шпалеры пьяные стоят,
И гости сытые, отрыгивая, блеют,
И благочинен купецкой посад.
И лишь один волнуется напрасно, -
Юродивый на паперти кричит.
Колокола торжественно угасли,
Народ безмолвствует, - юродивый кричит.
Кричит. И столько слышно муки,
Кровавых слез в его мольбе,
Что кажется: над площадью не руки,
А крылья вещие несут его к толпе.
Но нет в отечестве пророка,
И нет у нищего небес,
И снег на паперть, как морока,
Летит под стон его словес.
Назавтра сечь и лицемерить
Холопы царские пойдут,
Стрельцы, трезвея, озвереют,
В приказ бродягу сволокут.
И нищий будет обезглавлен,
Когда, не ндравяся царю,
В шуты не будет он приставлен,
Или в холопы ко псарю.
Но это завтра, а покуда
Кричит болезный на мороз,
Кричит ремесленному люду,
Задравши бороду и нос.
Кричит. О чём он вопияет ?
Что хочет донести толпе ?
Едва ли сам он это знает, -
Ему бы песнь свою допеть.
И пусть назавтра первым в дыбе
Забьется он, почуяв смерть.
Заутра новый нищий выдет
Кричать, витийствовать и петь.
Народ безмолвствует.
Венчаются на царство
Всё новые и новые цари.
Народ безмолвствует,
Холопствует боярство,
Хмелеют власть появшие псари.
1974-1976.
Старый дом
Был он выстроен когда-то
Богатеющим купцом,
Даже вырезана дата
Над растоптанным крыльцом.
Постарел, и вместо спеси -
Чуть пришибленная грусть,
Так в сентябрьском холодном лесе
Отставной ютится груздь.
Как обложенный собаками,
Приникающий к земле,
Огорожен он бараками,
Да сиренью по весне.
И дрожат глаза стеклянные
В палисаднике бровей
Между оргиями пьяными
И визитом пандареев.
Бытие его просрочено
По вине плановиков,
И белеет перед осенью
Частокол с пуховиком.
1973
"ПЕЧАЛЬНЫЙ СТРАННИК"
Печальный мир неповторим,
Как взор прохожего несмелый,
Мой одинокий пилигрим -
Седой и белый.
Печальный странник - где ты жил.
В каком краю твой кров родимый?
Какую кару заслужил,
Чтоб люди шествовали мимо?
Скажи мне странник - почему
Я одного тебя жалею,
Твою духовную тюрьму
Обеспокоить словом смею?
- "Как дальнозорок ты, слепец!
Во тьме бушующего мира
Сумел увидеть, наконец,
Тобой сметённого кумира!
Но, обесславлен славословьем,
Ослеп прозрением нежданным,
И ожидаешь беспокойства,
Как йог прославленный нирванны", -
Сказал в ответ мне пилигрим,
Качая головою белой.
- "Печальный мир неповторим,
Как взор прохожего несмелый!"
Я поразился сходству мыслей,
Взглянул внимательней, - черты
Так поразительно по смыслу
Напомнили мои мечты.
В них так же мудрость сочеталась
С мудрёной сложностью юнца,
Как в доме отчем уживалось
Начало с мёртвостью конца.
Там, под мохнатыми бровями,
Вмещался мир недетских слёз,
Ковёр с кривыми лебедями,
И святость белая берёз.
И на углу весёлых улиц
Я сел в пыли спешащих ног,
Как обеспчелившийся улей,
Как развалившийся чертог.
Я вспомнил - это снилось в детстве
Спокойном, сытом, безмятежном.
Мне снился я в каком-то действе
И он - такой же неизбежный.
Он говорил слова укора,
Полуосознанные мной,
Они строкою приговора
Мой будоражили покой.
Я это вспомнил - это было!
Когда акации цвели,
И люди шествовали мимо,
И я сидел в земной пыли!
12 декабря 1973.
Поэту Осипу Мандельштаму.
Хостинг от uCoz